
Social llama
Стыдно что не стыдно.
~1200 слов, почти Старбакс, кроссовер с "Гранью будущего", спойлеры, ау, все как всегда.
Если бы он писал мемуары, в них было бы слишком мало слова «завтра» и слишком много «сегодня». Сегодня длится и длится, и даже будучи разным, оно остаётся одинаковым.
Со второго раза Баки начинает отмечать дни в чьём-то календаре с полуголыми красотками и бросает это на второй неделе.
К исходу первого месяца он знает базу как свои пять пальцев, знает все входы и выходы, знает расписание патрулей, может сбежать за пятнадцать минут, но всё равно не бежит.
У шестёрки треф вкус как у сэндвичей, что продавали в Авиньоне, рассказывает ему Дернье. Ещё он рассказывает, что за месяц они доедают уже вторую колоду.
В какую-то ночь после тренировок Баки играет с ними.
Ещё в какую-то он знает комбинации их карт и раздевает их до трусов. И получает в глаз, когда смеётся. А ещё в какую-то не получает. А потом жрёт короля червей, когда их снова застукивает Филлипс, уже всех.
Все карты в его руках, и он ещё не отыграл все комбинации.
Только день идёт снова и снова, и он уже не знает, бояться ему или нет, потому что выхода не останется, даже если он пустит себе пулю в лоб.
— Найди меня, — говорит Стивен Роджерс, Ангел Вердена, и земля под ногами Баки взрывается.
Стив не похож на ангела, идиотское прозвище, думает Баки и говорит Стиву об этом раз на пятый. Стив смотрит на него как на идиота и несёт какую-то ахинею про то, как это вдохновляет людей. Если бы Баки всё ещё был пресс-секретарём, он бы вцепился в Стива и иногда бы выпускал его с речевками к народу. Хотя он и так цепляется за Стива.
Стив — точка опоры, и теперь Баки сбегает к нему каждый раз, когда просыпается. Стив — точка опоры, хотя умирает раньше него. Всегда раньше него. Стив умирает, и Баки сдаётся, перестаёт драться. Он не хочет сражаться один.
Стив бы разочаровался.
Но пока Стив жив, Баки дерётся, уже не помнит, как не хотел драться. Пока Стив жив, Баки дерётся и хочет жить.
Он сидит на краю песчаного карьера около тела Стива, через пятнадцать секунд к нему сзади подкрадётся мимик, — они уже проигрывали этот сценарий, — и Баки пускает себе пулю в лоб. Он хочет жить так, что уже не боится умереть.
Перед тем, как Баки просыпается следующий раз, он готов поклясться, что ему снится горячий песок, пропитанный кровью.
Следующий раз — он не может называть это днём — он проводит с отрядом Воющих Коммандос, тоже дурацкое название, почему в армии всему надо давать дурацкие названия, но они отмахиваются в ответ на его вопросы.
— Они хотели называть нас отрядом Джей, — презрительно фыркает Дуган. — Верх оригинальности. Я и в армию-то пошёл, чтобы не сдохнуть как все лет через сорок в доме престарелых.
Он сдохнет завтра, когда его разгрызёт мимик. Баки надеется, что для него это будет достаточно оригинально.
Он бастует против жёсткой реальности, не желая сражаться и не попадаясь на глаза Стиву.
Как-то раз он попытался объяснить, что у него перерыв, и он просто не хочет драться. Стив тогда ухватил его за воротник и припёр его к стенке.
— Ты получил шанс что-то сделать. — Он смотрит зло и разочарованно, убийственное сочетание, думает Баки и никогда в жизни больше не хочет разочаровывать Стива Роджерса, поэтому бегает от него следующую неделю.
Не неделю. Следующие семь раз.
Ему бывает интересно, сколько прошло дней и сколько пройдёт ещё, пока не начнут появляться видения, и не станут ли они началом конца.
Он сбегает в Лондон, он взрывает вертолёт, на котором им надо лететь во Францию, он целует Стива Роджерса при первой же встрече, потому что он не может всё время делать одно и то же, цепляется пальцами за белую майку на загорелом плече, жмурится. Он не знает, от чего темнеет в глазах — от поцелуя или от симулятора мимиков, прилетевшего в затылок.
В сознании фосфорической росянкой расцветает Омега.
Это и правда чувствуется как начало конца.
Баки высыпает третий пакетик сахара в чашку Стива.
— Ты пьёшь с тремя, — зачем-то озвучивает он. Стив неловко дёргает незадетым плечом.
— Я вообще не люблю кофе.
— Я не сказал, что ты его любишь. Я сказал, что ты его так пьёшь. Любишь ты чай, но отказываешься пить его из пакетиков.
Стив молчит, долго-долго, слышно, как на улице шелестит трава, щебечут птицы, ворочается мимик в сарае поодаль.
Шесть раз назад Баки заманил Стива в бункер, спрятанный под домом. Стив пристрелил его.
— Который мы здесь раз? — наконец спрашивает Стив, и Баки зажмуривается, касается лбом подлокотника кресла. И теперь тоже нет.
Через пять минут вертушка пропарывает крышу дома.
— Моё второе имя — Грант, — говорит Стив, и Баки чуть ли не воет.
Дамба в Германии пуста.
Следующий раз Баки застреливается сам до того, как Стив успевает поднять пистолет.
Наверно, прошло уже больше года. Они едут в Лондон, и Баки напевает себе под нос.
— Что ты поёшь? — спрашивает Стив. Баки устало улыбается.
— Сегодня у меня день рождения, — говорит он, сам не зная, врёт ли. Стив смотрит на него искоса, как будто что-то хочет прочитать на лице, и снова возвращает взгляд на дорогу. Хорошо, наверно, потому что в аварии он уже погибал. Это больно.
— Поздравляю, — говорит он, и теперь уже Баки смотрит на него.
— Тоже отмечал?
— Пару раз, — уклончиво отвечает Стив. Баки никогда не спрашивал у него, сколько времени он провёл в Вердене.
В Вердене была Пегги, и это больше, чем он когда-либо хотел знать.
Лондон даёт ответы и отбирает почти все надежды на спасение.
Пару минут Баки тупо смотрит на кровь, плавно стекающую к его руке, вспоминает мост, рушащийся под напором мимиков, винит во всём себя, потому все, кого он может винить ещё, скоро снова умрут.
А он просто не хотел на войну.
На базу они возвращаются затемно.
— Нам нужен отряд, — говорит Стив. Баки разводит руками. У него есть только один вариант.
— Увидеть Париж и умереть, — ржёт в голос Морита. В голосе нотки истерики, но кто может его винить.
Дернье даёт ему подзатыльник. Стив только оглядывается.
— Я не думал, что ты в самом деле найдёшь ненормальных, которые на это пойдут.
Они пошли не на это, не говорит Баки, они пошли за тобой. Мы все идём за тобой. Ты думаешь, это я веду всех, но последние месяцы я шёл за тобой, и мне плевать Ангел ты Вердена или кто-то ещё.
Они спускаются в Лувр, оставляя за собой ад, и Баки невольно думает, а куда они спускаются-то? Что может быть хуже ада?
— Мы всё равно не выберемся отсюда живыми, — говорит Стив, и Баки хочется дёрнуть его, стукнуть по плечу, спросить, что за фатализм, это не в его духе, но нет. Он больше не хочет умирать. Но это будет последний раз, поэтому он смирился.
Стив целует его, уже сам, и Баки благодарно закрывает глаза. Его трясёт, и он на секунду сжимает руку на предплечье Стива. Тот отстраняется, смотрит растерянно.
— Не первый раз? — спрашивает он. Баки усмехается, впервые за долгий, очень долгий день.
— Давай потом, — говорит он, не добавляет: «Давай никогда». Почему-то именно теперь ему кажется, что времени не хватает, а ведь недавно его было слишком много.
Альфа уже раззявил пасть. Взрывчатка тяжёлым грузом оттягивает пояс, и Баки не хочет умирать.
Он умирает.
Форма сидит идеально, и он уже забыл, что это такое. И ботинки не натирают ноги, и, кажется, только поэтому он знает, что через семнадцать часов этот день закончится навсегда.
— Да? — спрашивает Стив, легко поднимаясь. — Что вам?
Баки залихватски заламывает фуражку набок, даже не собираясь её снимать. И улыбается.
~1200 слов, почти Старбакс, кроссовер с "Гранью будущего", спойлеры, ау, все как всегда.
Если бы он писал мемуары, в них было бы слишком мало слова «завтра» и слишком много «сегодня». Сегодня длится и длится, и даже будучи разным, оно остаётся одинаковым.
Со второго раза Баки начинает отмечать дни в чьём-то календаре с полуголыми красотками и бросает это на второй неделе.
К исходу первого месяца он знает базу как свои пять пальцев, знает все входы и выходы, знает расписание патрулей, может сбежать за пятнадцать минут, но всё равно не бежит.
У шестёрки треф вкус как у сэндвичей, что продавали в Авиньоне, рассказывает ему Дернье. Ещё он рассказывает, что за месяц они доедают уже вторую колоду.
В какую-то ночь после тренировок Баки играет с ними.
Ещё в какую-то он знает комбинации их карт и раздевает их до трусов. И получает в глаз, когда смеётся. А ещё в какую-то не получает. А потом жрёт короля червей, когда их снова застукивает Филлипс, уже всех.
Все карты в его руках, и он ещё не отыграл все комбинации.
Только день идёт снова и снова, и он уже не знает, бояться ему или нет, потому что выхода не останется, даже если он пустит себе пулю в лоб.
— Найди меня, — говорит Стивен Роджерс, Ангел Вердена, и земля под ногами Баки взрывается.
Стив не похож на ангела, идиотское прозвище, думает Баки и говорит Стиву об этом раз на пятый. Стив смотрит на него как на идиота и несёт какую-то ахинею про то, как это вдохновляет людей. Если бы Баки всё ещё был пресс-секретарём, он бы вцепился в Стива и иногда бы выпускал его с речевками к народу. Хотя он и так цепляется за Стива.
Стив — точка опоры, и теперь Баки сбегает к нему каждый раз, когда просыпается. Стив — точка опоры, хотя умирает раньше него. Всегда раньше него. Стив умирает, и Баки сдаётся, перестаёт драться. Он не хочет сражаться один.
Стив бы разочаровался.
Но пока Стив жив, Баки дерётся, уже не помнит, как не хотел драться. Пока Стив жив, Баки дерётся и хочет жить.
Он сидит на краю песчаного карьера около тела Стива, через пятнадцать секунд к нему сзади подкрадётся мимик, — они уже проигрывали этот сценарий, — и Баки пускает себе пулю в лоб. Он хочет жить так, что уже не боится умереть.
Перед тем, как Баки просыпается следующий раз, он готов поклясться, что ему снится горячий песок, пропитанный кровью.
Следующий раз — он не может называть это днём — он проводит с отрядом Воющих Коммандос, тоже дурацкое название, почему в армии всему надо давать дурацкие названия, но они отмахиваются в ответ на его вопросы.
— Они хотели называть нас отрядом Джей, — презрительно фыркает Дуган. — Верх оригинальности. Я и в армию-то пошёл, чтобы не сдохнуть как все лет через сорок в доме престарелых.
Он сдохнет завтра, когда его разгрызёт мимик. Баки надеется, что для него это будет достаточно оригинально.
Он бастует против жёсткой реальности, не желая сражаться и не попадаясь на глаза Стиву.
Как-то раз он попытался объяснить, что у него перерыв, и он просто не хочет драться. Стив тогда ухватил его за воротник и припёр его к стенке.
— Ты получил шанс что-то сделать. — Он смотрит зло и разочарованно, убийственное сочетание, думает Баки и никогда в жизни больше не хочет разочаровывать Стива Роджерса, поэтому бегает от него следующую неделю.
Не неделю. Следующие семь раз.
Ему бывает интересно, сколько прошло дней и сколько пройдёт ещё, пока не начнут появляться видения, и не станут ли они началом конца.
Он сбегает в Лондон, он взрывает вертолёт, на котором им надо лететь во Францию, он целует Стива Роджерса при первой же встрече, потому что он не может всё время делать одно и то же, цепляется пальцами за белую майку на загорелом плече, жмурится. Он не знает, от чего темнеет в глазах — от поцелуя или от симулятора мимиков, прилетевшего в затылок.
В сознании фосфорической росянкой расцветает Омега.
Это и правда чувствуется как начало конца.
Баки высыпает третий пакетик сахара в чашку Стива.
— Ты пьёшь с тремя, — зачем-то озвучивает он. Стив неловко дёргает незадетым плечом.
— Я вообще не люблю кофе.
— Я не сказал, что ты его любишь. Я сказал, что ты его так пьёшь. Любишь ты чай, но отказываешься пить его из пакетиков.
Стив молчит, долго-долго, слышно, как на улице шелестит трава, щебечут птицы, ворочается мимик в сарае поодаль.
Шесть раз назад Баки заманил Стива в бункер, спрятанный под домом. Стив пристрелил его.
— Который мы здесь раз? — наконец спрашивает Стив, и Баки зажмуривается, касается лбом подлокотника кресла. И теперь тоже нет.
Через пять минут вертушка пропарывает крышу дома.
— Моё второе имя — Грант, — говорит Стив, и Баки чуть ли не воет.
Дамба в Германии пуста.
Следующий раз Баки застреливается сам до того, как Стив успевает поднять пистолет.
Наверно, прошло уже больше года. Они едут в Лондон, и Баки напевает себе под нос.
— Что ты поёшь? — спрашивает Стив. Баки устало улыбается.
— Сегодня у меня день рождения, — говорит он, сам не зная, врёт ли. Стив смотрит на него искоса, как будто что-то хочет прочитать на лице, и снова возвращает взгляд на дорогу. Хорошо, наверно, потому что в аварии он уже погибал. Это больно.
— Поздравляю, — говорит он, и теперь уже Баки смотрит на него.
— Тоже отмечал?
— Пару раз, — уклончиво отвечает Стив. Баки никогда не спрашивал у него, сколько времени он провёл в Вердене.
В Вердене была Пегги, и это больше, чем он когда-либо хотел знать.
Лондон даёт ответы и отбирает почти все надежды на спасение.
Пару минут Баки тупо смотрит на кровь, плавно стекающую к его руке, вспоминает мост, рушащийся под напором мимиков, винит во всём себя, потому все, кого он может винить ещё, скоро снова умрут.
А он просто не хотел на войну.
На базу они возвращаются затемно.
— Нам нужен отряд, — говорит Стив. Баки разводит руками. У него есть только один вариант.
— Увидеть Париж и умереть, — ржёт в голос Морита. В голосе нотки истерики, но кто может его винить.
Дернье даёт ему подзатыльник. Стив только оглядывается.
— Я не думал, что ты в самом деле найдёшь ненормальных, которые на это пойдут.
Они пошли не на это, не говорит Баки, они пошли за тобой. Мы все идём за тобой. Ты думаешь, это я веду всех, но последние месяцы я шёл за тобой, и мне плевать Ангел ты Вердена или кто-то ещё.
Они спускаются в Лувр, оставляя за собой ад, и Баки невольно думает, а куда они спускаются-то? Что может быть хуже ада?
— Мы всё равно не выберемся отсюда живыми, — говорит Стив, и Баки хочется дёрнуть его, стукнуть по плечу, спросить, что за фатализм, это не в его духе, но нет. Он больше не хочет умирать. Но это будет последний раз, поэтому он смирился.
Стив целует его, уже сам, и Баки благодарно закрывает глаза. Его трясёт, и он на секунду сжимает руку на предплечье Стива. Тот отстраняется, смотрит растерянно.
— Не первый раз? — спрашивает он. Баки усмехается, впервые за долгий, очень долгий день.
— Давай потом, — говорит он, не добавляет: «Давай никогда». Почему-то именно теперь ему кажется, что времени не хватает, а ведь недавно его было слишком много.
Альфа уже раззявил пасть. Взрывчатка тяжёлым грузом оттягивает пояс, и Баки не хочет умирать.
Он умирает.
Форма сидит идеально, и он уже забыл, что это такое. И ботинки не натирают ноги, и, кажется, только поэтому он знает, что через семнадцать часов этот день закончится навсегда.
— Да? — спрашивает Стив, легко поднимаясь. — Что вам?
Баки залихватски заламывает фуражку набок, даже не собираясь её снимать. И улыбается.